Бритва Оккама – самое верное решение, самое простое. Не знаю – значит, нет. И за все ошибки и заблуждения ответственен лично я, Андрей Евгеньевич Быков, 1966 года рождения, уроженец Малоярославецкого района, деревни Ерденево, сын сельского врача и сельской учительницы литературы.
Мама научила меня мечтать, папа – не подчиняться иллюзии. В особенности врачу, поскольку ему «людей лечить, со смертью бороться». Так что рвет меня в клочья с детства: с одной стороны, мягко поддаться текущей реальности и, типа, серфинг; с другой стороны, величие обязательств, даваемых каждым врачом. Разумеется, я пошел по стопам отца, деда, прадеда и того норвежского знахаря, который Новгород от чумы, турками завезенной, спас (и прирезали его на бражной вечеринке, этому спасению посвященной). Я должен был стать врачом, и я стал им.
Небеса были столь благосклонны к появлению нового потенциального врача, что одарили меня ненасытной тягой к исправлению чужих ошибок и врожденных патологий. Пока дети на переменке курили за углом, я, худосочный восьмиклассник, препарировал школьного кота Тимофея, за что чуть не был исключен из школы. К председателю колхоза пришел папа и сказал, что увольняется, потому что ему сына где-то учить надо. Председатель позвонил парторгу, тоже другу моего папы, и сказал, что директор школы не справляется, и надо учительницу из района с новыми знаниями о педагогике вызывать. Всю ночь директор уговаривал моего папу поворотить судьбу вспять. И папа, было, начал соглашаться, как дурак. Директор ему от отчаяния еще выше пожаловаться не пригрозил.
Через два дня я опять ходил в школу. А школу возглавила прекрасная Елизавета Ильинична, и, кажется, у нее с папой был краткосрочный роман, судя по плохим оценкам в моем аттестате. К тому времени я уже знал в этом толк. Непроходимые калужские леса мне в том свидетели и скрипучая койка больничного изолятора, в котором, кстати, и умер папа позже.
На следующий день после вручения аттестата я купил билет до Челябинска на деньги, подаренные мамой для покупки магнитофона «Электроника». Челябинск был тоже необходимым символом в семейной геральдике: одним из основателей города считался тот безымянный норвежский знахарь (еще до того, как его кончили в Новгороде). В Челябинском медицинском училище я впервые понял, что такое неразделенная любовь, и пальцами осязал ответственный за любовь орган на столе анатомического театра. Эта внешне диссонирующая связь вполне оправдывается вынесенным убеждением: нужно приложить все усилия, чтобы этот орган не переставал биться никогда.
Если у меня и умирал пациент, то я его тащил зубами из темноты до последнего. Каждого из них я помню в лицо. В большинстве случаев эти лица принадлежали бесконечно уставшим людям, и только лицо Игоря – человека, пришедшего с улицы без документов на последней стадии рака легких, – выражало интерес к сложившейся ситуации. Вечером того дня, когда его кремировали, я как раз зашел проведать заведующего патологоанатомическим отделением, томную Виолетту Карловну. Перед моим уходом эта волшебная женщина подарила мне на память об Игоре цветок в горшке. Памятуя о склонности Виолетты Карловны к мистицизму, я хотел, было, цветок выкинуть немедленно, но тут цветок заговорил. Это случилось 14 сентября 2004 года. В день рождения Земли по Большой Советской Энциклопедии.
Из неоткуда возникли слова: «Сысоев, тромб». Я сначала подумал, что это сказал санитал Ильюша, но ранее у Ильюши не возникало желания говорить с кем-то кроме Виолеты Карловны. И я этот вариант отверг. Но к Сысоеву зашел. И убедился, что кто бы это ни сказал, он знал толк в медицине: был тромб.
После операции я зашел к нашему психиатру и пожаловался на говорящий цветок. И опять услышал голос: «Палычу гонорею купировать надо». Никто в больнице не знал, что у нашего психиатра Владислава Павловича укоренилась на крымском побережье в отпуске эта неловкая болезнь. Да и сам Владислав Павлович этого не знал, но к полученной информации отнесся крайне ответственно и тремя уколами сильного антибиотика спас семью, после чего забрал у меня цветок на ночь для изучения. Утром вернул со словами, что цветок с ним говорить не хочет, а он, Владислав Павлович, умоляет доводить до его сведения все сказанное цветком. Если, конечно, это касается его лично.
Цветок говорит редко, но по существу. Последний раз он сказал: «Ильич! Баран!». Это было в ординаторской, когда я смотрел телепередачу «Как стать миллионером», и участник с внешностью марсельского сутенера должен был ответить на вопрос, как назывался пароход, на котором Лев Троцкий покинул Советский Союз. Были варианты: Владимир, Ильич, Ленин, Сталин. Я считал что Владимир, но цветок оказался опять прав.
С тех пор цветок всегда где-то рядом со мной. Как и все остальные, включая Настю, которая никак не может мне простить, сказанную мной более двадцати лет назад фразу: «Сначала секс, потом психология». Кстати, я и сейчас согласен с этим. Чудовищное упрямство этой женщины не позволило мне в полной мере познать семейного счастья, а то, что я познал с другой женщиной счастьем назвать нельзя. Она сбежала от меня с дочерью в другой город, и я на радостях запил на неделю. Из запоя меня пытался вывести Купитман, но вошел в него сам. В итоге только появление Натана Абрамовича, папы Купитмана, спасло нас от цирроза и белой горячки. Тогда Натан Абрамович был главным врачом нашей больницы, пока его не подсидела любимая ученица, все та же Настя Кисегач, которая на тот момент тоже развелась с мужем и ломала голову, чем занять свободное от семейных скандалов время.
Ну что еще?! Еще все остальное, что называется жизнью врача бюджетника. По жанру ближе к лирической комедии, по содержанию к записям бортового журнала «Титаника» непосредственно перед столкновением с айсбергом. Помните фильм? Так вот я – дирижер корабельного оркестра. Музыке в моей жизни всегда есть место. Особенно, если это – блюз.
Начали?! Раз, два, три…
Оставить комментарий